Эрих Мария Ремарк
«Время жить и время умирать»
Пасхальное время
Для нас роман — это некий магический кристалл, который позволяет нам увидеть завершившийся ХХ век.
Мы живем в XXI веке, прошла его пятая часть, и это не так мало, чтобы понять, что это за время, как начинается третье тысячелетие. Что еще принесет нам наш век? Век ХХ завершился, и можно довольно уверенно говорить о его результатах. Опыт чтения литературы для нас — это опыт размышления о том, откуда мы взялись. Многие из нас прожили часть жизни в ХХ веке. Кто мы такие? Что мы принесли?
Сегодня хороший день, начался Великий четверг, приближается Пасха. Если мы Пасху понимаем как двуединое событие, которое состоит из смерти и Воскресения Христа, то Пасха уже наступает, она очень близка к нам.
Мы повторяем пасхальное приветствие: «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». В пасхальный период мы говорим о жизни и смерти.
Не только Христа, но и своей собственной. Потому что помыслить свою смерть не страшно только в перспективе смерти и воскресения Бога. Если Он взял все это в Свои руки, то тогда и мне можно смириться со своей смертностью.
Державин когда-то сказал в оде «Бог»:
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие Твое.
Есть очень большая правда в том, что человек смертен и проходит через путь смерти.
Вторая дата, которую мы празднуем всегда более-менее в пасхальное время, это День Победы. В Европе это день окончания Второй мировой войны, празднуется 8 мая. Это тоже очень сильный момент нашего года. В каждой семье есть память о конкретных людях, которых мы знали, ведь это не Куликовская битва, это деды и прадеды, это люди очень близкие, чья кровь течет в наших жилах.
Они умерли во время войны, или от ран после ее окончания, или выжили и смогли что-то рассказать о войне, в любом случае это история, которая нас лично касается. Когда мы поминаем своих умерших во Второй мировой, мы оплакиваем очень конкретных людей с именами, с историей, и в наших жилах течет их кровь, а на стенах висят их фотографии.
И не случайно, что эта война, столь катастрофическая и страшная для всего человечества, окончилась именно весной, в пасхальное время.
Экклезиаст
Сегодня мы поговорим о романе замечательного немецкого писателя Эриха Марии Ремарка, который называется «Время жить и время умирать».
Пасхальное название, библейская цитата. Любой человек, который помнит книгу Экклезиаста хотя бы немного, опознает это как цитату. Экклезиаст, или Проповедник, — самый мрачный и философический персонаж Ветхого Завета. Он рассказывает очень длинную и красивую историю. Она очень важна нам для понимания романа. Его ассоциируют с царем Соломоном. Соломон вполне мог написать такую книгу, он был большой философ, чего стоит его молитва перед воцарением, когда он говорит: «Господи, дай мне, пожалуйста, ума, потому что мне надо править Твоим народом», и Господь отвечает: «Никто не просит у Меня ума, поэтому ты получишь ум, и все, чего ты не просил». Только очень умный человек в состоянии признать, что у него не хватает ума. И Соломон был именно таким человеком.
В Книге Экклезиаст в третьей главе говорится следующее:
Всему свое время, и время всякой вещи под небом:
время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное;
время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить;
время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать;
время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;
время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать;
время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить;
время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
«Время рождаться и время умирать» — так начинается этот ряд у Экклезиаста. Он говорит о начале и конце человеческой жизни.
Ремарк название своего романа строит по-другому. Он говорит: время жить и время умирать. Формула становится иной, речь уже не о том, что все начинается, а потом закончится. У Ремарка не про это. А про то, что внутреннее состояние каждого из нас — это может быть либо жизнь, либо смерть. И это богословская штука. Ремарк, как и все дети того времени, тем более в Германии, а это протестантская страна с большой культурой богословия и знания Писания, конечно, знал блаженного Августина. В его «Исповеди» есть знаменитая сентенция: вспоминая свою грешную юность, Августин говорит: «Уж не знаю, что я тогда жил: мертвую жизнь или живую смерть».
Время жить и время умирать это про то, что в каждую минуту своей жизни человек может быть либо живым, либо мертвым, это состояние духа, сердца человека.
Всю ночь читал я Твой Завет и как от обморока ожил
У Чехова есть рассказ «Студент». Прекрасный пасхальный волшебный короткий рассказ, очень точный. Герой в начале (дело происходит в Великую пятницу) идет по дороге и думает, что так холодно, темно и страшно, будто пришла зима: пронзительный ветер дул и при Рюрике, и при Иване Грозном, и при Петре. Такая же была нищета и беспросветная тоска, все ужасно. А потом он вспоминает Евангелие.
Пастернак говорит: «всю ночь читал я Твой Завет и как от обморока ожил».
Он вспоминает Евангелие и сразу становится живым.
И когда наш студент продолжает свой путь, его охватывает чувство глубокой радости, и он говорит, та красота и правда, которая управляла событиями в том саду, продолжает жить до сих пор, и ничего кроме этой красоты и правды больше и нет. Самое интересное заключается в том, что этот евангельский фрагмент, который вспоминает студент, одна из самых горьких страниц Евангелия, отречение апостола Петра. Он вспоминает эту историю; женщины, которым он это пересказывает, горько плачут, и откуда тогда его радость?
Ничего не изменилось. Дует все тот же пронзительный холодный ветер, русская нищета, бесправие и тоска никуда не делись. И читали они не добрую историю про чудеса, а самую страшную историю про предательство любимого ученика. И вдруг этого студента Ивана Великопольского охватывает огромная глубокая радость.
Я вспоминаю Чехова потому, что и роман Ремарка как раз про это. Ты можешь находиться в ужасных жизненных обстоятельствах, в которых ты и был ранее, но при этом можешь сделаться живым человеком. От жизни, похожей на смерть, горя, пошлости можно очнуться как от обморока, хотя при этом в твоей жизни ничего не поменяется.
Удивительно, как событие Пасхи раскрывает свой смысл именно в самые страшные и горькие, казалось бы, безнадежные моменты нашей личной истории и истории человечества. Как это происходит и в романе Ремарка. Хотя про Пасху в романе ничего не говорится. Но тема богословская, заявленная самим названием романа, продолжается через всю книгу. Главный герой встречается со своим школьным учителем Закона Божьего и именно этому человеку он задает свой самый главный вопрос. Тема христианская в романе есть.
Поговорим о том, что за историю рассказывает нам Ремарк и как он ее рассказывает.
Об авторе. Потерянное поколение
Эрих Мария Ремарк — один из самых знаменитых писателей ХХ века. Это один из людей, которые сказали честные и глубокие слова, грустные, нежные и сильные, и о Первой мировой, и о Второй мировой войне. Он родился в 1898 году и умер в 1970 году, обе мировые войны пережил взрослым человеком.
Его призвали в армию в 1916 году, он воевал на Западном фронте, был ранен.
Он очень хорошо знает, что такое война. Его роман «На Западном фронте без перемен» считается очень важным произведением, которое заложило основы литературы «потерянного поколения».
«Потерянное поколение» — это культурный термин. Так называют людей, которые, даже если не погибли на войне, оказались выброшены из жизни. У них нет системы ценностей, которая позволяла бы им гармонично существовать, нет уверенности ни в чем, доверия к отцам, это страдающее и героическое поколение. Они выживают как умеют. Об этом написаны замечательные романы Ремарка, Хемингуэя и других авторов.
Вторая мировая стала настоящей катастрофой, нацисты жгли книги Ремарка, он уехал из Германии и больше никогда не вернулся, несмотря на приглашения.
Он сильно пострадал от всего происходящего. Была казнена его сестра. Ремарк узнал о ее гибели только после войны и, возможно, с этим отчасти связана тема смерти в концлагере отца главной героини романа «Время жить и время умирать».
Этот роман Ремарк пишет в 1954 году. После окончания войны прошли годы. Жизнь Ремарка не была ни легкой, ни веселой. Он сам был частью «потерянного поколения», о котором писал. Он не смотрел на это со стороны, не избежал ни одной раны, что и его современники. Поэтому его словам можно верить.
Не чужие развалины
Герой романа — молодой человек 20 с небольшим лет. Он все время говорит о том, что он постарел, потому что тот опыт, который приобретался немецкими солдатами на фронте, это был опыт страшный, и год можно считать за несколько. Герой, очень усталый, несчастный человек, получает отпуск. Роман начинается с того, как немецкие солдаты откапывают трупы своих же и хоронят их в какой-то русской деревне, которая переходила из рук в руки множество раз. Герой отпуска очень ждет и напряженно думает, отпустят или нет. Его отпускают несмотря на то, что ситуация на фронте очень плоха, это весна 1945 года, дни Германии сочтены, все говорят о сокращении фронта.
Мыслящие немцы понимают, что это не сокращение фронта, а полная и настоящая катастрофа. Наш солдат отправляется домой с мыслью о том, что вот он сейчас окажется дома и его мама испечет ему кексы, покроет стол клетчатой скатертью, и он будет наслаждаться простой человеческой жизнью, покоем, запахом кофе и теплой рукой матери на плече. Он даже не подозревает о том, что попадет в адский ад. Никакого своего дома он не увидит, в него попала бомба, и родителей он не найдет. Он будет разыскивать их на протяжении всего романа. Вместо семейного круга он окажется в казарме. Но тем не менее за время отпуска с ним произойдут прекрасные вещи. Здесь начинается первая история, о которой мы поговорим: это история о чужом и собственном опыте, о том, как он увидел не чужие развалины, а дом, разрушенный бомбой в своем родном городе.
«На ближайшем углу Гребер увидел первый разрушенный дом. Гребера словно толкнуло что-то. За последние годы он ничего другого не видел, кроме развалин, и никаких особых чувств это у него не вызывало. Но сейчас он смотрел на эту груду обломков, широко раскрыв глаза, точно видел рухнувшее здание впервые».
Это очень важный момент, потому что он действительно последние годы провел среди развалин. Но это были русские развалины и поэтому они не трогали его сердца. Когда он увидел разрушенный дом в своем собственном городе, то это была для него совсем другая история.
Проблематика жизни и смерти, дня победы, экзистенциального выбора быть живым или быть мертвым есть и в наших романах — русских, советских, в которых речь идет о Второй мировой войне с нашей стороны. Героями этих книг являются русские солдаты.
Но сегодня мы говорим о немецкой книге, герои ее — немцы.
На страницах романа есть эпизоды, где Гребер расстреливает партизан. Ему некуда деваться. Поначалу он стрелял мимо, но это только продлевало мучения людей, потому что расстрел тянулся до результата. Их будут казнить до тех пор, пока они не погибнут. Поэтому он стреляет в них, и это выстрел милосердия.
Этот человек, враг, фашист, убийца наших соотечественников, становится таким близким и трогательным, даже родным, потому что ты понимаешь, что это мальчик, которого учили в школе о Боге, о совести, об ответственности, а потом он попал в невыносимые обстоятельства. Когда он приходит к своему учителю, то задает ему вопросы именно об этом. Как он должен жить? Какова мера его личного участия и вины? Учитель говорит ему замечательные слова, что он не может ответить на эти вопросы. Каждый должен отвечать на них сам. Герой отвечает на них сам и очень странно. Никак не отвечает.
Прошлое в настоящем
Гребер встретил девушку, Элизабет, которую знал с детства. Но когда они встретились в этом разрушенном городе, между ними вспыхивает настоящая любовь. Ее отец в концлагере, Греберу скоро отправляться на фронт, но они успевают пожениться.
Элизабет говорит, что если бы каждый не старался непременно убедить другого в своей правде, то, возможно, люди воевали бы реже. Гребер и сам в этой правде утверждается и очень целостно. В романе нет длинных философских рассуждений персонажей. Это писал не Достоевский. Люди не обсуждают страницами вопросы вины и ответственности, совести, долга, преступления и наказания. Здесь этого нет. Все читали Достоевского и никого это не спасло. Никому не помогла эта великая русская и немецкая и какая угодно литература. Об этом тоже говорится в романе.
Когда Гребер приходит к своему учителю Польману, он видит в его комнате полным-полно книг.
«Гребер всмотрелся в своего бывшего учителя. Он бы не узнал Польмана, так тот постарел. Затем оглядел каморку, и ему представилось, что он попал в какой-то другой мир. Причиной тому была не только тишина, царившая в этой неожиданно открывшейся перед ним комнате, освещенной керосиновой лампой — после яркого солнечного блеска на улице она казалась катакомбой, — тут действовало еще и другое: коричневые и золотистые ряды книг на полках вдоль стен, пюпитр для чтения, гравюры и, наконец, сам старик с белыми волосами и морщинистым лицом; оно было восковым, как у заключенного, просидевшего много лет в тюрьме.
Польман заметил взгляд Гребера. — Мне повезло, — сказал он. — Я сохранил всю свою библиотеку».
В контексте христианского романа важно упоминание, что комната казалась катакомбой не случайно. Как христиане ушли в катакомбы в первые века, так они ушли и в фашистской Германии. Помимо того, что родной город главного героя постоянно бомбят, люди там голодают, самое страшное, что там происходит, это та самая «коричневая чума». Есть фашистские фанатики, которые за всеми следят, доносят, люди сидят в концлагерях, их там убивают и об этом никто не говорит, хотя все знают, что это происходит и все боятся друг друга, боятся сказать лишнее слово. Эта атмосфера страха заставляет порядочных и честных людей скрываться в катакомбах.
Польман, изгнанный из гимназии как неблагонадежный, недостаточно проникшийся идеологией Великого Рейха, тоже уходит в катакомбы, и в его комнате стены все уставлены книгами.
Все мы читали когда-то прекрасную книгу «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. Там тоже есть эта тема, что чтение книг — самое эффективное средство сопротивления любому мракобесию, безумию и фанатизму. Именно книга позволяет человеку сохранить себя человеком.
Учитель и ученик говорят друг с другом. О чем?
«— Зачем вы пришли ко мне, Гребер?
— Мне Фрезенбург сказал, чтобы я вас проведал.
— А вы хорошо его знаете?
— Это был единственный, человек на фронте, которому я всецело верил. Он посоветовал мне навестить вас и поговорить по душам. Вы, мол, скажете мне правду.
— Правду? О чем же?
Гребер посмотрел на старика. Когда-то он учился у Польмана в школе, но, казалось, это было бесконечно давно; и все-таки на один миг ему почудилось, будто он опять ученик, и учитель спрашивает Гребера о его жизни, — и будто сейчас вот решится его судьба — в этой тесной полузасыпанной каморке, где столько книг и где перед ним изгнанный учитель его юных лет. И книги, и учитель как бы воплощали в себе то, что когда-то было в прошлом — добро, терпимость, знание, а щебень, заваливший окно, — то, во что настоящее превратило это прошлое.
— Я хочу знать, в какой степени на мне лежит вина за преступления последних десяти лет, — сказал Гребер. — И еще мне хотелось бы знать, что я должен делать».
Фрейзенбург — это одноклассник Гребера, с которым они оказались в одной части в России.
Они начинают обсуждать эту тему. Польман говорит:
«— Вы разумеете под преступлением войну?
— Я разумею все, что привело к ней. Ложь, угнетение, несправедливость, насилие. А также войну. Войну, как мы ее ведем — с лагерями для рабов, с концентрационными лагерями и массовыми убийствами гражданского населения».
Это напомнило мне…
Цитата из Книги Экклезиаста начинается «время рождаться и время умирать», а заканчивается словами «время войне и время миру». Война и мир, так же как рождение и смерть, некоторые универсалии человеческой жизни. Если даже не происходит открытых боевых действий, мы все время находимся в человеческом сообществе, которое делает выбор между войной и миром. Дело не только в том, что вокруг нас много зла и несправедливости, а в том, что оно находится в нас самих. Если мы трезво посмотрим на себя, каждый из нас ужаснется тому, сколько во мне агрессии, злобы, неправды. Тьма — это не внешняя угроза, а то, что находится в нас самих. Ложь, угнетение и насилие — это не про них, а про каждого из нас. Для Гребера проблема в том, что он не начинал эту войну и по большому счету у него не было выбора, потому что уклониться от воинской обязанности — это значит попасть в концлагерь, если не просто умереть. За это жестоко наказывают. При том, что он идет на эту войну не по своей воле, он все понимает и считает себя соучастником.
«— Вы знаете, что. Вы же воспитывали нас в духе религии. В какой мере я стану соучастником, если я знаю, что не только война проиграна, но мы должны ее проиграть, чтобы было покончено с убийством, рабством, концлагерями, эсэсовцами и штурмовиками, массовым уничтожением и бесчеловечными зверствами — если я это знаю и все-таки через две недели вернусь на фронт и буду опять сражаться за прежнее?
Лицо Польмана вдруг померкло, стало серым. Только глаза еще сохраняли свой цвет — какой-то особенный, прозрачно-голубой. Эти глаза напомнили Греберу другие, где-то им уже виденные, но где — он не мог вспомнить».
Это, на мой взгляд, совершенно гениальный литературный прием, который Ремарк очень любит и применяет и в этом романе, и в других своих произведениях. Когда он говорит, что это что-то напомнило герою, но он не мог вспомнить.
В этот момент за героя начинает работать читатель. Когда я вижу такую фразу, я понимаю, что это мне предлагается пересмотреть прочитанное ранее и найти связанный с этим событием эпизод романа. Найти его не трудно. Это как раз та сцена расстрела партизан, которую мы упоминали. Среди них есть пожилой человек, который немного говорит по-немецки и у него такие же прозрачные голубые глаза.
«Русский смотрел вверх. Глаза его были широко раскрыты. Казалось, в них отражается небесная голубизна».
Это, конечно, Толстой. Небо над Аустерлицем в глазах князя Андрея.
Глаза русского старика и глаза учителя Польмана — это один и тот же взгляд. Нет врагов и друзей, есть люди, и они смотрят на тебя. Принять это трудно.
Учитель говорит ему единственное, что может сказать умный, старший и любящий человек.
«Польман с мукой в глазах посмотрел на него. — Разве я могу вам ответить на ваш вопрос? Я взял бы на себя слишком большую ответственность. Я не могу решить этот вопрос за вас.
— Значит, каждый должен решать его сам?
— Думаю, что да. А как же иначе?»
Утешительное тепло
На этом они расстаются. Гребер говорит: вы правы, но иногда удается спросить себя только тогда, когда ты спрашиваешь другого. В конце разговора есть такая вещь: Польман говорит, что я вам ничего не сказал, но таких ответов на этот вопрос немало. Вы сами выберете любой из них. Ответов много, говорит Польман, но каждый точный простой ответ — это уклонение от ответа. И Гребер спрашивает у него как у учителя богословия: даже тех ответов, которые дает церковь. Да, говорит Польман, но Церкви повезло. С одной стороны, она говорит: люби своего ближнего и не убий, а с другой — отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу. Тут открывается большой простор. Польман улыбается, и Гребер говорит, что в этот момент узнает своего школьного учителя таким, каким он был в мирные времена.
Польман не дал ему никого однозначного ответа, они просто побыли рядом в маленькой комнате среди книг, но после этого разговора Гребер вышел свободным человеком. Здесь тоже евангельская цитата.
«Гребер посидел некоторое время на скамье — она стояла у самого края воронки, вырытой бомбой. Он чувствовал слабость, полную опустошенность и даже не мог бы сказать — безутешна его печаль или нет. Ему просто не хотелось больше думать. Да и думать было уже не о чем. Он откинулся на спинку скамьи, закрыл глаза, почувствовал солнечное тепло на своем лице. Больше он ничего не чувствовал. Сидел неподвижно, спокойно дышал и отдавался безличному, утешительному теплу, которое не знает ни правых, ни виновных».
Это очень важный момент. Герой опустошен, он все потерял, испытывает отчаяние, абсолютную пустоту и полное бессилие. Думать не о чем, надеяться не на что, это крах: он понадеялся на учителя, но тот сказал со всей ясностью — ответов нет. Никто не снимет с нас вину и ответственность за нашу жизнь. Даже Церковь не может этого сделать. Ответов нет.
Но говоря «Церковь», я не имею в виду Господь — Он все может. И мы сейчас увидим, как Он действует.
Гребер сидит рядом с воронкой от бомбы и чувствует на лице солнечный свет. Это цитата из Евангелия от Матфея 5:45:
«Да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». Так и мы должны любить без исключений. Это здесь и происходит. Несчастный, одинокий, разрушенный, потерявший родителей человек чувствует Божию любовь. Ему не на что надеяться, но тут на него проливается безличное утешительное тепло, которое не знает ни правых, ни виновных.
Почему безличное, ведь Бог — личность? Потому, что когда мы Бога именуем, сразу начинается выяснение: а ты католик или православный? На каком языке ты служишь? На русском или на церковнославянском? А может, ты протестант? Ты принадлежишь к немецкой евангелической лютеранской церкви или к этой, неприсоединившейся, которая в лагерях сидит? Дай отчет, кто ты. И начинается война уже внутри христианского мира.
Бог безличен потому, что Ему все это неважно. Немец ты, русский, на какой стороне воюешь. Ему важно, что ты потерянное и несчастное дитя.
Дальше происходит поразительная вещь. Гребер открывает глаза и видит случайно уцелевшее дерево рядом с разрушенным бомбой домом.
«Он увидел высокую липу, стоявшую перед рухнувшим домом. Она была совершенно цела и своим стволом и зелеными ветвями, точно гигантская простертая рука, тянулась от земли к свету и облакам. Небо между облаками было ярко-голубое. Все блестело и сверкало, словно после дождя, во всем чувствовалась глубина и сила, это было бытие, бытие мощное, явное и открытое, без вопросов, без скорби и отчаяния. Греберу казалось, что он очнулся от кошмарного сна, бытие всей своей силой обрушилось на него, все в себе растворило, оно было как ответ без слов, по ту сторону всех мыслей и вопросов — ответ который он слышал еще в те дни и ночи, когда смерть касалась его своим крылом и когда после судорог, оцепенения и конца всему жизнь вдруг снова горячо врывалась в него, как спасительный инстинкт, и заливала мозг своей нарастающей волной.
Он встал и прошел мимо липы, среди развалин и домов. И внезапно понял, что ждет. Все в нем ждало. Он ждал вечера, как под неприятельским огнем ждут перемирия».
В начале этой страницы он ничего не ждет, ему все равно. Он наполняется ожиданием, то есть надеждой, любовью, потому что вечером он должен встретиться с Элизабет. Он понимает, что любит ее.
Его страшный, мучительный вопрос получает ответ сверх всех ответов. По ту сторону всех мыслей и вопросов, как говорит Ремарк. Ответ очень убедителен, и он есть наполненность самой жизнью. Жизнь вливалась в него, говорит Ремарк. Жизнь — это Бог. Отец Георгий Чистяков посчитал, что в Евангелии от Иоанна более 70 раз употребляется слово «жизнь» и его однокоренные слова. Я живу, и вы будете жить, говорит Господь. Я даю вам жизнь и жизнь с избытком. Верующий в Меня не увидит смерти вовек. Когда человек наполняется настоящей жизнью, любовью, он в этот момент начинает принадлежать Богу.
Сама Жизнь
В романе есть еще один очень сильный момент. Гребер понял, что ждет Элизабет и любит ее. Но помимо этих отношений с девушкой, которую знает с детства, но только сейчас полюбил ее, есть еще линия его отношений с бывшим одноклассником, Альфонсом. Он очень быстро выдвинулся и стал нацистским чином. Живет по принципу «кому война, а кому мать родна». Эти все бедняги не знают, куда деться, когда разбомбили их дома, ночуют во дворах и лачугах, а Альфонс живет в коттедже на краю города, бомбят центр, а его район — нет, у него есть погреб, оснащенный как бомбоубежище, и он набит едой и выпивкой. У него все хорошо. Альфонс очень искренне радуется, когда встречает Гребера и зовет его в гости.
Гребер приходит и испытывает очень двойственные чувства. С одной стороны, Альфонс ему противен, а с другой — есть в нем какое-то простодушие, его невозможно просто отвергнуть. Но однажды, когда Гребер снова приходит к нему, он встречает в гостях настоящего нациста, Гейни, который рассказывает о своей службе вещи, приводящие Гребера в ужас. Когда Гребер выходит от Альфонса и видит, как впереди идет Гейни, его посещает мысль, что улица пуста, одни глухие заборы, а этот негодяй пьян. Можно быстро сбить его с ног и заколоть. В нем рождается огромное желание убить убийцу, он наполняется жаждой отмщения и ненавистью.
«Но продолжал идти, быстро и беззвучно, побуждаемый чем-то, что представлялось ему грозной и справедливой неизбежностью, искуплением и воздаянием за те многочисленные смерти, виновником которых он был».
Это логика праведного мщения. Неизвестно, чем бы все закончилось, но навстречу ему вышла женщина-крестьянка.
«Ее походка была нетороплива, у нее была широкая крепкая грудь, открытое загорелое лицо и гладко причесанные на пробор темные волосы. Позади нее высилось небо, бледное, полное неясного мерцания. Но он видел в эту минуту совершенно отчетливо только ее, все другое словно расплывалось в тумане — она одна была вполне реальна, и это была жизнь, женщина несла ее на своих сильных плечах, она несла ее как дар, и жизнь была большая и добрая, а позади были пустыня и убийство.
Проходя мимо, женщина взглянула на Гребера.
– Здравствуйте, — приветливо сказала она.
Гребер кивнул. Он не мог слова вымолвить».
Искушение миновало, говорит Ремарк.
«Греберу показалось, будто он вдруг проснулся. Он огляделся. «Что ж это было? — спрашивал он себя. — Черт! А ведь я чуть было его не прикончил! Откуда это? Что со мной творится? Что-то вдруг вырывается наружу…» Он двинулся дальше. «Придется последить за собой, — думал он. — А я воображал, что спокоен. Нет, я не спокоен. Все у меня в душе запутаннее, чем я думал».
Он преодолевает искушение благодаря тому, что в лице этой спокойной крестьянки ему явилась сама жизнь. Это произошло в тот момент, когда он из самых праведных соображений борьбы со злом за добро задумал убить человека. Эта встреча была не случайна, сама жизнь остановила его.
После этой сцены происходит его встреча с Элизабет. Они понимают, что любят друг друга. Он сам сделал внутренний выбор в сторону жизни.
«— Посмотри-ка вон на то дерево, — вдруг сказала Элизабет. — Ведь оно цветет.
Гребер взглянул на дерево. Взорвавшаяся бомба почти вырвала его из земли. Часть корней повисла в воздухе, ствол был расколот, некоторые ветви оторваны; и все-таки его покрывали белые цветы, чуть тронутые багровыми отсветами».
«— Цветет… — сказала Элизабет. — Для деревьев сейчас весна, вот и все. Остальное их не касается.
— Да, — отозвался Гребер. — Они нас учат. Они все время нас учат. Днем — та липа, сейчас — вот это дерево. Они продолжают расти и дают листья и цветы, и даже когда они растерзаны, какая-то их часть продолжает жить, если хоть один корень еще держится за землю. Они непрестанно учат нас и они не горюют, не жалеют самих себя».
Тут Элизабет подошла к Греберу, они обнялись.
«Он потянул ее к себе, вниз, и дерево вдруг стало очень высоким, дерево достигло багрового неба, а цветы оказались совсем близко, и сначала было дерево, потом земля, и она круглилась и стала пашней, и небом, и девушкой, и он ощутил себя в ней, и она не противилась».
Они обсуждают свою любовь, Элизабет спрашивает, как он мог ее так быстро полюбить, а он отвечает, что это не важно, увидел и полюбил, вот и все. И они женятся. Была настоящая свадьба и медовый месяц в маленьком домике, за окнами которого цветет яблоневый сад, но все это очень кратко, потому что отпуск заканчивается, и он уезжает. А Элизабет остается и говорит: я бы хотела, чтобы я была беременна.
Жить, любить и быть бессмертным
Гребер оказывается на фронте и умирает. Финал романа — это смерть героя, которая сопровождается выбором, потому что он отпускает русских партизан.
Это ужасная история. Гребер служит вместе с идейным нацистом, Штейнбреннером. Он очень молод, продукт гитлерюгенда, фанатичный, очень жестокий и естественный человек, не рассуждающий. Мы немцы, а остальные нам зачем?
Они вдвоем должны убить очередных партизан. Но они ссорятся. Гребер хочет их отпустить, а Штейнбреннер собирается убить.
«Лицо Штейнбреннера исказилось. Он схватился за пистолет. Гребер поднял свою винтовку и выстрелил. Штейнбреннер покачнулся и упал. Он вздохнул, как дитя. Пистолет выпал из его руки. Гребер не отрываясь смотрел на труп. «Убийство при самозащите», — смутно пронеслось у него в мозгу. Вдруг над садом провыл снаряд.
Гребер очнулся, подошел к сараю, вытащил ключ из кармана и отпер дверь.
— Идите, — сказал он.
Русские молча смотрели на него. Они не верили ему. Он отбросил винтовку в сторону.
— Идите, идите, — нетерпеливо повторил он и показал, что в руках у него ничего нет.
Русский, что помоложе, осторожно сделал несколько шагов. Гребер отвернулся. Он отошел назад, туда, где лежал Штейнбреннер.
— Убийца! — сказал он, сам не зная, кого имеет в виду. Он долго смотрел на Штейнбреннера. И ничего не чувствовал.
И вдруг мысли нахлынули на него, обгоняя одна другую. Казалось, с горы сорвался камень. Что-то навсегда решилось в его жизни. Он больше не ощущал своего веса. Он чувствовал себя как бы бесплотным. Он понимал, что должен что-то сделать, и вместе с тем необходимо было за что-то ухватиться, чтобы его не унесло. Голова у него кружилась. Осторожно ступая, пошел он по аллее. Надо было сделать что-то бесконечно важное, но он никак не мог ухватиться за него, пока еще не мог. Оно было еще слишком далеким, слишком новым и в то же время столь ясным, что от него было больно.
Он увидел русских. Они бежали кучкою, пригнувшись, впереди — женщины. Старик оглянулся и увидел его. В руках у старика вдруг оказалась винтовка, он поднял ее и прицелился. «Значит, это все-таки партизаны», — подумал Гребер. Он видел перед собой черное дуло, оно разрасталось. Гребер хотел громко крикнуть, надо было громко и быстро сказать так много…Он не почувствовал удара. Только вдруг увидел перед собой траву и прямо перед глазами какое-то растение, полурастоптанное, с красноватыми кистями цветов и нежными узкими лепестками: цветы росли и увеличивались — так уже было однажды, но он не помнил когда. Растение покачивалось, стоя совсем одиноко на фоне сузившегося горизонта, — ибо он уже уронил голову в траву, — бесшумно и естественно неся ему простейшее утешение, свойственное малым вещам, и всю полноту покоя; и растение это росло, росло, оно заслонило все небо, и глаза Гребера закрылись».
Второй раз Ремарк применяет тот же самый прием. Он видел уже это, но не помнит когда. Мы, конечно, помним, что это растение с розоватыми лепестками, которое растет и заполняет собой все небо он видит в тот момент, когда обнимает Элизабет. В момент смерти он видит это растение снова.
Он испытывает утешение, как в том эпизоде, где он сидел и на него лился солнечный свет. Он чувствует любовь, и мы понимаем, что герой попадает не в черную яму смерти, а в объятия жизни.
Погибает он по-евангельски, потому что по любви, как если кто отдаст жизнь свою за друзей своих, а он отдает жизнь за врагов своих. Потому что он вступает в конфликт со Штейнбреннером, пытаясь спасти этих русских, которые ему никто. И один из спасенных им старик-партизан его и убивает. Несмотря на то, что герою всего 22, он достиг невероятной мудрости и зрелости, открытости и свободы.
Жить, любить и быть бессмертным — вот что открывается герою на страницах этого небольшого романа.
Ремарка нельзя назвать христианским писателем. Он был обыкновенный человек, был подвержен алкоголизму, у него бывали многократно грустные истории с женщинами, и морально безупречным персонажем его назвать не получится. Но, как ни странно, этот сложный раненый человек, несовершенный и в чем-то очень бедный, не подвижник, не аскет и не старец, в своей книге говорит самые важные вещи о жизни.
О прощении, о любви, о бытии, о том, как важно открыться божественному присутствию, а им переполнен весь мир. Ведь герой нигде не зовет Бога по имени, не читает «Отче наш», а просто сидит под Божьим солнцем и благодарит как умеет, он не подвижник благочестия, а просто человек очень искренний, честный и несчастный и хрупкий.
Как дерево, которое цветет до тех пор, пока хоть один корешок цепляется за землю. Всякое дыхание да хвалит Господа.
Роман удивителен, прекрасен, когда перечитываешь его, всякий раз открываются новые подробности, а это признак хорошей литературы. Если художественное произведение при перечитывании меняется, восприятие становится более объемным, значит, это очень хорошая литература.
Время жить, время умирать, время перечитывать хорошие книги.
